Учредительное собрание 1918: почему его разогнали

Учредительное собрание должно было определить будущее России после революции, но просуществовало всего одну ночь. Разбираемся, почему его разогнали, кто оказался в выигрыше и какую роль это сыграло в судьбе страны.

Великие ожидания: зачем России нужно было Учредительное собрание

Идея созыва Учредительного собрания сопровождала российскую революционную мысль задолго до 1917 года. Она возникла как ответ на фундаментальный кризис самодержавия: стране требовался новый общественный договор, новая форма власти и новые правила, которые могли бы легитимно заменить старый порядок. На протяжении десятилетий либеральные партии, народники, социал-демократы — каждая из политических сил видела в собрании инструмент, который способен мирным, законным путём определить будущее огромной страны. Именно оно должно было решить главный вопрос эпохи: каким будет политический режим России после падения монархии.

После Февральской революции идея Учредительного собрания стала символом надежды и общенационального ожидания. Временное правительство заявило о приоритете созыва органа, способного определить устройство государства, форму власти, земельные и национальные вопросы. Для миллионов людей это означало возможность впервые в истории участвовать в создании собственной страны. Пресса, митинги, публичные выступления — всё вращалось вокруг будущего собрания, которое представлялось чем-то вроде нового «народного вече» в колоссальном масштабе.

Кроме того, политические партии видели в выборах шанс получить влияние и закрепиться в будущей системе. Эсеры рассчитывали, что их поддержит крестьянское большинство; кадеты надеялись на горожан; меньшевики верили в силу организованного рабочего класса. Даже большевики, ещё до Октября, формально поддерживали идею созыва — правда, больше как лозунг, чем как реальный путь реформирования страны.

Учредительное собрание воспринималось не просто как парламент. Это был символ законности, особенно важный в условиях хаоса войны, разрухи и политической борьбы. Он должен был стать высшей инстанцией, перед которой временные революционные власти обязаны были сложить полномочия. Тем самым страна ожидала перехода от революционного управления к устойчивому конституционному порядку.

Однако эти ожидания вступили в противоречие с реальностью. К моменту выборов Россия уже погружалась в конфликт между различными центрами силы, а Октябрьский переворот сделал большевиков фактическими хозяевами Петрограда и Москвы. В их революционной логике Учредительное собрание могло оказаться препятствием, способным ослабить власть Советов и заблокировать их радикальные преобразования — от национализации земли до выхода из войны.

Так в России возник драматический парадокс: орган, который должны были уважать все политические силы, стал угрозой для тех, кто сумел захватить власть. И именно это столкновение ожиданий и реальности определило трагическую судьбу собрания, ещё до того как его делегаты успели собраться в зале.

Политический взрыв 1917 года и раскол внутри революционного лагеря

Февраль 1917 года разрушил прежний государственный порядок, но не создал нового — в стране возникла ситуация двоевластия, в которой Временное правительство и Советы рабочих и солдатских депутатов существовали параллельно, опираясь на разные группы общества и разные источники легитимности. Это породило нестабильность, которая лишь усилилась по мере приближения выборов в Учредительное собрание. Каждый месяц 1917 года делал политическую карту России сложнее, а отношения внутри революционного лагеря — противоречивее.

После свержения монархии политические партии получили беспрецедентную свободу, и страна буквально захлебнулась в потоках идей. Социалисты-революционеры, меньшевики, большевики, кадеты — все они стремились предложить собственное видение будущего. При этом сами социалистические силы, которые должны были стать естественными союзниками, оказались расколоты по ключевому вопросу: о темпах и характере революции. Эсеры и меньшевики допускали постепенные преобразования и сотрудничество с буржуазией, тогда как большевики настаивали на немедленном переходе власти к Советам и радикальном разрыве с «старым порядком».

Усугубляла ситуацию и война. Россия была истощена, армия — деморализована, а население — уставшим от постоянной мобилизации и нехватки продовольствия. Временное правительство не смогло решить вопрос ни о мире, ни о земле, ни о перераспределении власти — это резко подрывало его авторитет. Советы же, в которых преобладали умеренные социалисты, также не спешили брать ответственность за государственное управление. Вакуум власти расширялся.

Летом 1917 года большевики резко усилились. Лозунги Ленина — «Вся власть Советам!», «Мир народам!», «Земля крестьянам!» — находили отклик у солдат и рабочих. С каждым кризисом Временного правительства его позиции слабели, а большевиков — укреплялись. После провала Корниловского выступления многие увидели в них единственную силу, способную защитить революцию. Тем не менее политическое большинство в стране всё ещё придерживалось умеренных позиций, и именно это отражалось в ожиданиях от будущих выборов.

Октябрьский переворот стал переломным моментом. Большевики силой взяли власть в Петрограде, но их доминирование распространялось далеко не на всю страну, а легитимность оставалась спорной. Многие партии — прежде всего эсеры — считали произошедшее узурпацией власти, временным эпизодом, который Учредительное собрание должно было исправить. И здесь возникла главная дилемма: большевики обладали реальной властью, но не обладали большинством в стране, тогда как эсеры могли рассчитывать на победу на выборах, но не имели контроля над ключевыми вооружёнными структурами.

Этот раскол внутри революционного лагеря делал столкновение неизбежным. Большевики опасались, что Учредительное собрание, в котором они гарантированно будут в меньшинстве, объявит их захват власти незаконным и распустит Совнарком. Эсеры и меньшевики, напротив, видели в собрании законный орган, который должен утвердить демократический порядок и прекратить хаос. Политические цели стали несовместимыми, а сама идея общенационального представительства — угрозой для правящей партии.

Так постепенно формировалась точка невозврата. К моменту выборов и последующего созыва стало очевидно: Учредительное собрание собирается в стране, где власть принадлежит тем, кто не собирается её отдавать, даже если избиратели сделали иной выбор.

Выборы в Учредительное собрание: результаты, которые большевиков не устроили

Выборы в Учредительное собрание, прошедшие в ноябре 1917 года, стали одними из самых масштабных и демократичных в российской истории. В них участвовало около 44 миллионов человек — колоссальная цифра для страны, разорённой войной и внутренним хаосом. Однако именно эта демократичность и широта участия сыграли для большевиков против них: результаты выборов не соответствовали политической реальности, сложившейся после Октябрьского переворота.

Главным победителем стали социалисты-революционеры, получившие по разным оценкам более 50% голосов. Их успех объяснялся просто: именно они выражали интересы огромного крестьянского большинства, которое составляло более 80% населения России. Для деревни эсеры были понятны, близки и символизировали долгожданное решение земельного вопроса, тогда как большевики воспринимались как партия городских рабочих, мало знакомая сельскому миру.

Большевики получили около 23–25% голосов, а в крупных промышленных центрах — даже больше, но этого было недостаточно, чтобы претендовать на контроль над будущей конституционной властью. Меньшевики и кадеты оказались в меньшинстве, что отражало ослабление умеренных и либеральных позиций в условиях революционного радикализма.

Однако есть одна важная деталь, на которую обращают внимание историки: списки эсеров были сформированы до раскола партии на правых и левых. После Октября левые эсеры фактически стали политическими союзниками большевиков, поддержали декреты о мире и земле, вошли в Совет народных комиссаров. Но избирательные бюллетени всё это не учитывали. Таким образом, результаты выборов отражали политическую картину начала 1917 года, а не конца.

Для большевиков это создавало серьёзную проблему. Они были готовы признать Учредительное собрание только в том случае, если оно утвердит власть Советов и декреты Октября. Но ясно было, что большинство эсеров настроено иначе. Они выступали за сохранение демократических свобод, за парламентскую форму управления и за многопартийность — всё то, что противоречило большевистской концепции диктатуры пролетариата.

Ещё одним тревожным сигналом стала появившаяся накануне созыва политическая поляризация: кадеты были объявлены «партией врагов народа» и подвергнуты репрессиям, правые эсеры требовали отмены декретов Совнаркома, меньшевики говорили о незаконности переворота. Учредительное собрание грозило стать ареной столкновения, с исходом которого большевики рисковали потерять власть.

Совнарком всё меньше воспринимал собрание как шанс на демократическое согласование интересов. Наоборот, оно становилось угрозой, способной разрушить систему власти, которую большевики начали выстраивать после Октября. Ленин ясно писал, что «революция не обязана подчиняться формальному большинству», а Троцкий и вовсе называл собрание «преждевременным выражением старой России».

Одна ночь в Таврическом дворце: ход заседания и причины конфликта

Заседание Учредительного собрания 5–6 января 1918 года вошло в историю как одна из самых драматичных и символических сцен русской революции. Оно длилось всего одни сутки — но эта ночь окончательно определила судьбу демократического пути в России. События развивались стремительно, но каждая деталь была важна, поскольку отражала глубинный политический конфликт между избранным представительным органом и властью, установленной в результате Октябрьского переворота.

Таврический дворец был переполнен. Депутаты — представители крестьян, рабочих, национальных окраин, партийных фракций — собрались, чтобы начать работу над Конституцией новой России. Однако уже в первые минуты стало ясно, что большинство не собирается легитимировать власть большевиков. Главный вопрос стоял о признании декретов Совнаркома и провозглашении России «республикой Советов». Большевики требовали, чтобы собрание приняло их декларацию, утверждавшую приоритет советской власти как единственно подлинной формы народного представительства.

Но большинство — эсеры, меньшевики и другие умеренные силы — решительно отвергли большевистскую формулу. Они избрали своим председателем Виктора Чернова, яркого лидера эсеров, и намеревались обсуждать земельный закон, организацию власти, права граждан и федеративное устройство страны с позиций демократического парламентаризма. Это означало прямое столкновение с ленинской моделью однопартийной власти.

Большевики поняли, что повестка дня уходит из-под контроля. В зале присутствовали не только делегаты, но и вооружённый караул, назначенный Совнаркомом. С первых часов заседания большевистская фракция активно вмешивалась, требуя смены порядка обсуждения, что сопровождалось эмоциональными речами. Левые эсеры, ещё недавно союзники большевиков, оказались между двух огней: они поддерживали декреты Совнаркома, но были не готовы согласиться с идеей распуска избранного органа.

Историки указывают, что большевики уже заранее приняли решение о разгоне собрания. Ленин и Троцкий считали, что признание органа, в котором большевики в меньшинстве, подорвёт легитимность революции и может привести к возврату «буржуазных сил». Однако официальный момент разрыва наступил, когда большинство отклонило большевистскую «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа». Это был чёткий сигнал: собрание не намерено подчиняться власти Советов.

После полуночи напряжение в зале нарастало. Делегаты продолжали обсуждать земельный вопрос, а большевистская и левая эсеровская фракции постепенно покидали зал. К двум часам ночи большевики официально объявили, что собрание больше не представляет волю народа, и удалились. Это стало шагом, который открыл путь к силовому завершению заседания.

К утру картина стала почти театральной. Уставшие депутаты продолжали принимать резолюции, символически демонстрируя приверженность парламентским идеалам. Но около пяти часов утра в зал вошёл командующий охраной матрос-анархист Анатолий Железняков и произнёс ставшую знаменитой фразу: «Караул устал». Это звучало одновременно просто и предельно ясно: власть отказывалась обеспечивать работу собрания, а значит — оно должно было завершить заседание.

Депутаты были вынуждены разойтись. Формально — из-за усталости караула, фактически — под давлением вооружённой силы, контролировавшей Петроград. В этот момент произошло непоправимое: политическое большинство избранного органа оказалось бессильным перед меньшинством, опиравшимся на реальную власть и штыки.

Эта ночь стала концом попытки создать демократическое устройство революционной России. Учредительное собрание не успело принять ни одного судьбоносного решения, но само его разогнание стало таким решением — и определило будущее страны на десятилетия.

Разгон: механика, мотивы и идеологическое обоснование

События раннего утра 6 января 1918 года завершили политическую драму, которая в действительности была подготовлена задолго до заседания. Разгон Учредительного собрания не был импровизацией — он стал логичным продолжением революционной стратегии большевиков, сочетающей политический расчёт, идеологическую аргументацию и контроль над вооружённой силой. Чтобы понять, почему это произошло, необходимо взглянуть на три ключевых уровня: практический, политический и идеологический.

На практическом уровне большевики уже к зиме 1917–1918 годов создали систему власти, независимую от будущего парламента. Совнарком контролировал столицу, армию, ЧК, продовольственные органы, печать и телеграф. Местные Советы, особенно в крупных центрах, стали опорой новой власти. В этой политической архитектуре не было места органу, способному претендовать на верховную власть и не признавать декреты революции. Поэтому Учредительное собрание воспринималось не как институт демократии, а как потенциальный конкурент, который в случае конфликта поставит под угрозу саму возможность реализации большевистской программы.

Политические мотивы были не менее весомы. Большевики прекрасно понимали исход заседания: большинство эсеров не собиралось признавать октябрьские декреты и тем более закреплять власть Советов. Если бы собрание объявило действия большевиков незаконными, это могло бы стать поводом для организации антибольшевистских сил и даже легитимировать вооружённое сопротивление. Ленин и Троцкий видели в этом угрозу не только политическим позициям партии, но и успеху революции в целом, которую они интерпретировали как борьбу мирового пролетариата против буржуазии. В их логике уступка парламентскому большинству стала бы капитуляцией перед «старым порядком».

Именно поэтому большевики заранее подготовили силовой сценарий. Накануне заседания кадеты были объявлены «врагами народа» и подверглись арестам. Здание Таврического дворца охраняли верные Совнаркому отряды матросов и красногвардейцев. Руководство охраны было предупреждено, что собрание не должно выходить за рамки, выгодные новой власти. В этом контексте знаменитая фраза Железнякова «караул устал» была лишь внешним оформлением уже принятого решения: не дать парламенту работать, если он станет угрозой для политического курса.

Однако главным оправданием разгона стала идеологическая концепция, которую Ленин развивал ещё с апреля 1917 года. Он считал традиционный парламентаризм «буржуазным пережитком», неспособным выражать интересы трудящихся. В его теории Советы — прямой и революционный орган власти — обладали большей легитимностью, чем избранное на основе всеобщего голосования собрание, потому что они представляли классы, а не формальное большинство. В одном из текстов Ленин прямо писал, что «вопрос о власти решается не большинством голосов, а борьбой классов». Поэтому если формальное большинство — эсеры — выступало против диктатуры пролетариата, его решения автоматически объявлялись реакционными.

Так разгон получил идеологическую упаковку: Учредительное собрание было представлено как «буржуазный парламент», выражающий интересы старого мира, тогда как советская власть — как подлинно народная. Ленин утверждал, что революция дала право пролетариату действовать решительно, даже если формальная демократия этому противоречит. Троцкий в своих выступлениях заявлял, что Учредительное собрание «устарело ещё до собрания», потому что отражало политическую карту до Октября.

На следующий день после разгона ВЦИК официально объявил собрание распущенным. Большевики приняли «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», которая закрепляла власть Советов как единственной законной формы политического устройства. Этот документ стал первым шагом к созданию новой государственности, в которой не было места многопартийности и парламентскому представлению.

Таким образом, разгон Учредительного собрания не был случайным эпизодом, а стал фундаментальным элементом большевистского проекта. Это был сознательный выбор в пользу революционной диктатуры и отказ от демократического пути, который мог привести Россию к совершенно иной модели развития.